Октавиус - Страница 64

– Сегодня мы поедем сначала на базар, а потом посмотрим местные достопримечательности, – сказал я Элизабет. – Так что готовьтесь – Гуанчжоу ждет нас!

– Какие будут приказания, сэр? – спросил Ситтон, и я сразу понял его намек – капитан так же внимательно следил за графиком Берроу.

– На сегодня – никаких, – ответил я. – У нас есть еще день в запасе.

– Мы можем сильно отстать в пути, так как, судя по всему, ожидаются шторма. В это время здесь всегда неспокойно, – ответил Ситтон. – Если мы опоздаем, тогда придется возвращаться назад от самой России… Если мы не зайдем, конечно, еще дальше, а это будут немалые расходы.

– Понимаю, – ответил я. – Соберемся сегодня и поставим все точки над i. В крайнем случае, даю слово, что при отрицательном решении по возвращении в Англию я буду добиваться создания соответственно экипированной экспедиции – и вы будете участвовать в ней!

– Спасибо, сэр, – скромно ответил Ситтон. – Значит, во сколько быть на борту?

– В восемь сбор, – ответил я. – Как всегда, у меня в каюте…

На пристани, поймав первого попавшегося извозчика, я крикнул одно слово: «Цинпин!»

Через минуту мы уже пробирались по многолюдным улицам Кантона к одному из самых больших рынков Азии, и уже через полчаса были на месте…

Горы овощей, фруктов и даров моря, среди которых попадались настоящие диковины, возвышались на прилавках, а то и просто лежали на земле или плетеных циновках. Числа не было фарфоровым изделиям, на высоту двухэтажного дома поднимавшихся со ступенчатых прилавков. Бескрайними полями тянулись тюки, занимавшие собой пространства размером с небольшую площадь. Одежды висела целыми лесами, в которых без труда можно было заблудиться. Редкие в Европе сорта чая и пряностей, которые вышколенные приказчики в магазинах щепетильно взвешивали граммами, здесь едва не сыпались через края корзин. А разные безделушки продавались целыми охапками и мешками.

От красок, цветов и прочей пестроты рябило в глазах, в воздухе стояла неимоверная какофония: сотни тысяч голосов, рев животных, разноголосые крики, споры, ругань на всех языках мира. Это все щедро разбавлялось миллионами стуков, грохотом, звоном и свистом – казалось, что здесь только что рухнула Вавилонская башня и началось знаменитое столпотворение, сопровождаемое извержением вулкана. Толпы народа, подобно магме, текли бесконечным потоком между горами товаров, как между грудами развалин, – весь бескрайний, протянувшийся на несколько миль рынок был переполнен и находился в постоянном движении. Но при всем этом великолепии, чуть ли не с ног сбивающем попавшего сюда впервые европейца, здесь явно чувствовалось незримое око императорского правопорядка. О свободной торговле с иностранцами и речи не могло идти даже здесь: наоборот, тут особо внимательно следили за общением с ними, и любая неосмотрительность могла дорого обойтись обеим сторонам. Однако кроме традиционных монет Гао Цзиня, которые местные торговцы и менялы носили на своих поясах, продев их через отверстия в центре монет, как сквозь бусины в четках, в широком ходу здесь были и деньги известных европейских держав: гинеи, пиастры, дублоны…

Я крепко держал Элизабет за руку, но все равно нас чуть не затолкали до полусмерти (ибо мы никогда еще не имели дела с таким местом, по сравнению с которым овощная площадь Кейптауна была сонным царством). С удивлением и даже некоторой завистью смотрел я на то, как слуга вез в тележке-двуколке сидящего в кресле под огромным зонтом какого-то важного не то чиновника, не то богача, а окружившая их стена охранников расчищала перед ним путь, грубо отгоняя особо предприимчивых торговцев пинками и кулаками…

Скоро я весь взмок от жары и покупок, сделанных Элизабет, несмотря на то что пара носильщиков уже вдоволь была навьючена ими. Я не отказывал ей ни в чем, и она беспрепятственно пользовалась этим, накупив неимоверное множество всяких безделушек и красивых платьев, самое ценное из которых нес лично я.

Через час я почувствовал себя просто вымоченным с головы до ног и, увидев вблизи чайную, украшенную традиционной резьбой с золочеными иероглифами и красными фонарями, потребовал остановки, что было встречено с полным согласием. Горячий и душистый зеленый чай мгновенно подействовал облегчающе, я снова был полон сил и решимости. Элизабет также весьма приободрилась.

Мы вышли на улицу с полной решимостью пробираться дальше по Цинпину, но тут, возле лотка, на котором возвышалась целая гора жареных устриц, произошла совершенно неожиданная для меня встреча…

– Лопни мои глаза! – раздался позади низкий бархатный голос. – Ричард О’Нилл собственной персоной! Сколько лет, сколько зим!

Я обернулся – и от изумления только через пару секунд выдавил из себя:

– Уллис?!

Ибо не сразу узнал в этом бородатом, высоченном и мускулистом человеке своего давнего академического приятеля Уллиса Треймонда. Его родители, так же как и мои, были выходцами из Ирландии – только они сменили фамилию, будто пытаясь скрыть истинное происхождение. Уллис, как и я, учился на капитана торгового судна, планируя в будущем стать негоциантом. Правда, я только поступил в академию, а он уже готовился к получению патента, и мы познакомились совершено случайно. Однако мы быстро сдружились, несмотря на то что он лет на десять был старше меня, и Уллис даже помогал мне в некоторых дисциплинах. Потом судьба разбросала нас в разные стороны, и вот, спустя много лет, мы наконец-то встретились на другом конце света. За это время он раздался в размерах, отрастил бороду и, судя по всему, стал весьма солидным человеком. Его могучую фигуру обтягивал серый фрак из дорогого сукна, на ногах были кожаные башмаки с пряжками, голову украшала шляпа с серебряной бляхой, он опирался на трость черного дерева, которую, несомненно, носил для пущей важности. Мы обнялись и сердечно облобызались.