Октавиус - Страница 76

• Предыдущая
• 76 / 125
• Следующая

– Спасибо, – сухо ответил я. – Похоже, что она изрядно утомила вас.

– Не пристало уже в мои годы так лихо танцевать, – притворно вздохнул он. – Эх, молодость, молодость! Да, узнаю себя, глядя на вас, молодой человек. В ваши годы я тоже любил поиграть с огнем…

С этими словами он деревянно, но зловеще рассмеялся, после чего, в упор посмотрев на меня, добавил:

– Мне импонируют рискованные натуры. Браво, Ричард, вы далеко пойдете! Фортуна любит дерзких безумцев. Однако не забывайте: если вышеупомянутая госпожа вдруг повернется к вам спиной и вы не сможете исполнить своего обязательства, то за вашу жизнь никто не даст и полпенса…

С этими словами он с неожиданным проворством встал и, прихрамывая, двинулся прочь. Криво усмехнувшись, я посмотрел ему вслед. Это была уже неприкрытая угроза – по всей видимости, «храбрые ирландцы» настолько чиркнули по его самолюбию, что он, сам того не ведая, дал мне понять очень важную вещь, которую я чуть было не упустил из виду. Теперь же я был мысленно даже благодарен ему за столь короткую, но очень важную беседу…

Выйдя из дома, я снял треуголку и подставил разгоряченное лицо свежему ветерку. Вечерело, и воздух был наполнен тонким ароматом пихт и сосен, смешанным с благоуханием вечерних цветов. Вокруг стояла необычайная торжественная тишина – сюда не долетал даже шум бала, до сих пор бушевавшего в центральной зале. Спустившись на небольшую лужайку перед домом, где до сих пор стояли столики, я оглянулся. Садом это место можно было назвать с изрядным трудом: скорее, это был небольшого размера парк. Сразу же за лужайкой по пологому склону спускался целый хвойный лес, из-за которого торчала красная крыша остроконечной пагоды – здесь можно было и заплутать. Туда-то я и пошел по одной из извилистых тропинок и вскоре вышел на берег небольшой протоки, окруженной живописными грудами камней с журчавшими между ними искусственными водопадами. Арочный горбатый мостик вел на каменистый островок, где стояла традиционная китайская беседка в виде красной пагоды. Там-то я сразу и увидел Элизабет: в полном одиночестве, подоткнув юбки, она склонилась над зеркальной водой, судя по всему, кормя золотых карпов, являвшихся неотъемлемой частью здешних садов. Ее шляпка украшала голову одного из пары каменных тигров, сидевших у входа в беседку.

– А, вот ты где! – сказал я, появляясь на ступенях позади нее. – Как спряталась – чуть не заблудился, пока нашел тебя…

– Наконец-то сэр О’Нилл заметил мое отсутствие, – усмехнулась она, хотя без особой обиды. – Как хорошо тут с рыбками, в тишине… А то у меня чуть голова не раскололась от этого шума. Я даже рада, что Глэдис ушла. Она сказала, что ее муж чем-то очень удручен, поэтому хочет быть возле него.

Очевидно, здешнее дамское общество было порядочным гадючником, впрочем, вполне под стать мужскому…

– Ну, дорогая, – сказал я, спускаясь к ней. – У меня хорошая новость.

– Опять какой-нибудь сюрприз выдумал? – спросила она, бросая в воду куски булки.

– Мы возвращаемся обратно через Северное море!

– ответил я. – Помнишь пингвинов? Так вот, мы пройдем домой в Англию прямо через их царство.

– Но там же холодно, – удивленно посмотрела она на меня. – Ты хочешь, чтобы мы там замерзли?!

– Не волнуйся, несравненная леди О’Нилл, – ответил я, глядя на резвящихся в воде у ее ног карпов. – Мы пойдем летом. А летом там вполне тепло.

На мое удивление, в этот раз она не стала возражать, только покачала головой и вздохнула:

– Вечно ты ищешь всякие приключения…

– Так без них жизнь – скука смертная! – засмеялся я и, быстро оседлав красноречие, обхватил ее сзади за плечи. Она засмеялась, шутливо отбиваясь, и звуки ее звонкого смеха разнеслись по озеру…

На «Октавиус» мы вернулись уже поздно ночью, смертельно уставшие и еле державшиеся на ногах. Элизабет молча ушла за перегородку, я же присел за свой стол и, засветив лампу, откинулся на спинку кресла. В приоткрытое окно каюты, поигрывая шторой, потоками врывался свежий ночной воздух. Я развязал взмокший от пота белоснежный бант, стягивавший шею, и уже, наверное, в сотый раз медленно прошелся глазами по развернутой карте, лежавшей на столе. Железные аргументы Берроу и доводы Ситтона сделали мою веру в успех предстоящего предприятия непоколебимой. Во всяком случае, теперь пути к отступлению уже не было. Неожиданно мне вспомнился Левингстон, и его ехидная ухмылка словно бы на миг появилась в полутьме каюты. Надолго же ты запомнишь наглого Пэдди. Я даже тихонько рассмеялся своей мысли, а потом осторожно, чтобы не разбудить Элизабет, отворил сейф и убрал туда принесенные с собой бумаги. Взгляд мой упал на шкатулку с бриллиантом. Я не выдержал и, оглянувшись на перегородку, открыл ее. Камень мягко играл в свете лампы, будто светясь изнутри, зачаровывая взгляд словно невиданное волшебное явление, притягивая меня и будто наполняя теплом. Теперь мне стало понятно, почему вдруг Уильямс так легко и даже с какой-то радостью отдал его во владение мне. По всей видимости, при встрече с ним старый Мо доказал серьезность своих намерений не только круглой суммой, но и еще кое-чем, что заставило этого прохиндея трепетать как осиновый лист…

Я резко захлопнул шкатулку и крепко стиснул в руке – нет, никакие угрозы, а тем более глупые суеверия не заставят меня испугаться: эта вещь должна быть моей, и я не намерен был расставаться с ней просто так…

«Судовой плотник Алан Гоббс, находясь в пьяном виде, вместе с матросами Абрахамом Стьюдентом и Томми Фиккерсом устроили дебош в портовой чайной. За непристойное поведение вышеупомянутые лица были водворены тамошними служками в небольшие деревянные клетки прямо при дворе заведения, где провели, зверям подобно, в согнутом положении несколько часов. О случившемся капитану Ситтону доложил матрос Стенли Менсон. Виновные были выкуплены, доставлены на борт и подвергнуты дисциплинарному взысканию, с последующим вычетом суммы залога из их жалований в двукратном размере…»