Октавиус - Страница 99

• Предыдущая
• 99 / 125
• Следующая

Навстречу нам не только не попалось ни одного судна, но даже белые медведи, казалось, стороной оплывали «Октавиус» – за все время с того момента, как мы покинули Канадский архипелаг, нам так и не встретился ни один из них. Несколько раз мы видели лежащих на льду тюленей, но еще задолго до приближения к ним на расстояние выстрела с палубы эти осторожные животные, обладающие неимоверно острым слухом и зрением, ныряли в воду. В двух из них нам удалось-таки попасть, но смертельно раненные, истекающие кровью, они все равно сползали в воду и исчезали в родной стихии, прежде чем мы успевали поймать их. С рыбой дела обстояли несколько лучше, однако это мало спасало нас от все обостряющегося с каждым днем голода.

И частенько я ловил на себе устремленный в спину ненавидящий взгляд кого-нибудь из матросов. Несомненно, что виноватым во всех своих злоключениях они считали непосредственно меня – и, судя по всему, многие из них уже искренне жалели, что не выбросили нас с корабля в тот день, когда я убил Каммингса. Они уже не скрываясь дерзили Ситтону, грубили Берроу, и несколько раз между Метью и кем-либо из членов команды вспыхивала ссора, иной раз перераставшая в потасовку. Однако корабль шел вперед, и никто не терял надежды, поэтому, несмотря ни на что, бунта не следовало, ибо каждый прекрасно понимал, что в данной ситуации это усугубило бы положение…

Мои мрачные размышления прервал матрос Поттс, в своей заснеженной шинели и глубоко надвинутом уэльском парике напоминавший какого-то диковинного зверя, влезшего на палубу из темноты арктической ночи.

– Сэр, – хрипло сказал он. – Вас просит к себе доктор Ингер…

– Сейчас, – ответил я и быстро спустился в люк, плотно прикрыв за собой его крышку, после чего ощупью – огни не горели теперь даже в коридоре – добрался до лазарета.

– Вызывали, доктор? – спросил я, зайдя в лазарет и откидывая с головы капюшон.

– Да, сэр, – Ингер сидел за столом при свете маленького масляного фонаря – единственного освещения в лазарете, освещавшего лишь маленький участок из всей тьмы вокруг. Он был в шерстяной куртке, уэльском парике и рукавицах. В лазарете было холодно, пар шел изо рта, и на стенах кое-где посверкивал иней – помещения, где не было огня, выстуживались моментально.

– Пройдемте со мной, сэр, – сказал доктор, поднимаясь со своего места. – Вам нужно увидеть это.

Я проследовал за ним и скоро остановился у шконки матроса Генри, того самого, что принимал активное участие в мятеже. За последнее время слегли пятеро человек из команды, и Генри был одним из первых.

– Генри, – осторожно потряс его за плечо Ингер. – Можно тебя на секунду…

Из-под целого вороха шерстяных одеял показалась заострившаяся восковая маска неподвижного, лишенного всяких красок и эмоций лица, уставившегося на нас мутными расширенными глазами.

– Открой рот, Генри, – сказал Ингер. – Смотрите на его десны. Что вы видите?

– Какие-то кровяные мешки меж зубов, а тут язва, и тут, и здесь, словно прикус… – отозвался я, внимательно рассматривая десны матроса. – И синеватые какие-то.

– Это цинга, сэр, точнее, ее начальная стадия. У него уже распухли и кровоточат межзубные сосочки, а на слизистой оболочке рта появились язвы. У остальных похожие признаки, у всех на ногах сухая кожа в виде терки и видны кровоизлияния вокруг волосяных луковиц, – сообщил Ингер. – Лоренца вчера рвало кровью. По-видимому, он заболел раньше всех.

– На борту же были лук и чеснок, – растерянно сказал я. – А прошло не больше трех месяцев, как включили режим жесткой экономии.

– Скрытый период цинги идет от четырех до шести месяцев, – ответил Ингер. – Свежей зелени и так было мало, но теперь ее нет вовсе, поэтому сейчас заболевание прогрессирует стремительно. К тому же все люди разные и по-разному противостоят как этому, так и другим заболеваниям… Это все, что я хотел показать вам, сэр. Вы, как и капитан, должны быть в курсе всего, что происходит на борту.

– Спасибо, Ингер, – ответил я. – Как Элизабет?…

– Очень плоха, – сказал Ингер. – У меня почти не осталось никаких лекарств, я все израсходовал…

– Она дотянет до Чукотки? – спросил я.

– Дай-то бог, сэр, дотянуть нам всем, – ответил Ингер. – Мы все теперь в его власти.

В полном молчании я зашел в свою каюту – там было несколько теплее, чем на остальном корабле, и теперь там жили мы все: Берроу, Ситтон и Метью. Пройдя за перегородку к Элизабет, я несколько минут молчал, глядя на нее – она опять лежала в забытье тяжкого сна под целым ворохом одеял. Не мывшаяся много месяцев, исхудавшая до костей, с растрепанными поредевшими волосами, она потеряла всю свою былую красу и теперь выглядела совершенной старухой. Впрочем, не думаю, что я смотрелся чем-то лучше нее…

«18 сентября 1762 года. Вокруг скопилось огромное количество льда. Свободной воды практически нет. Запасы топлива и пищи на исходе. Экипаж страдает от сильного холода. В ночь с 17 на 18 сентября скончались матросы Даймон Глен и Френсис Чампмен. Судно продвигается вперед со скоростью не более семи узлов. Наблюдается сильное обледенение всего рангоута и корпуса. Дневная температура -20 °F, ночью температура опускается до -40 °F. Ветер слабый, северный, видимость плохая, над водой почти круглосуточно висит плотная дымка…»

Плотник Гоббс

«24 сентября 1762 года. Температура воздуха днем +14 градусов, ночью опускается до 0. Льды покрывают 80 процентов воды вокруг. Судно еле продвигается вперед, скорость не больше пяти узлов. Наблюдается полное обледенение надводной части корпуса и частичное обледенение такелажа. В 14 часов по Гринвичу обнаружили таинственное исчезновение матроса Гарриса Бриггса. Скорее всего, он упал за борт, поскользнувшись на обледеневшей палубе, однако свидетелей этого происшествия не обнаружилось…»