– Что там? – спокойно спросил Скотт снизу.
– Там человек, – кричал Рид. – В каюте. Он сидит за столом!
– Сидит за столом? – удивленно спросил Скотт.
– Да, капитан, будь я проклят! Я вижу его очертания. Все стекло замерзло…
Скотт, нетерпеливо растолкав остальных, полез наверх сам и, задержавшись возле окна, несколько секунд пристально вглядывался вовнутрь. Лицо его нахмурилось, через секунду он уже перелезал через борт.
– Да, – сказал он. – Там действительно кто-то есть. Идем к шкафуту, там должен быть люк. Лопаты прихватите с собой, лопаты и лом.
Один за другим мы цепочкой, стараясь ступать след в след, увязая в снегу, двинулись по шканцам к баку.
– Копать здесь, – приказал Скотт, и тотчас же заработали лопаты, откидывая в сторону охапки снега. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем одна из них с глухим стуком наткнулась на железную петлю, и вскоре крышка люка была полностью очищена.
– Ого, – сказал Чарли. – Да она задраена изнутри! Тут нужно ломать…
С треском воткнулось несколько ломов в щель, расщепляя комингс и расшатывая тяжелую решетку, и нам сообща пришлось потеть не меньше пяти минут, прежде чем под глухой треск и скрип мы наконец приподняли крышку, и она с рычанием и хрустом откинулась назад в снег…
Из черного проема на нас дохнуло могильным холодом и сыростью – казалось, что внутри судна стоял еще более сильный мороз, чем на палубе. Признаюсь честно, мне стало совсем не по себе, и могу спорить, что большинство из присутствующих уже искренне жалели, что согласились приплыть сюда. Один Скотт, казалось, был в приподнятом настроении.
– Спускаемся, ребята, – сказал он. – Клянусь, что мы найдем там кучу всего интересного!
Однако никто не разделил его оптимизма, кроме меня. Движимый больше интересом, чем страхом, я осторожно ступил на трап, ведущий во тьму, и, запалив фонарь, начал спускаться вниз. Очутившись в длинном коридоре, я прислушался: внутри судна стояла мертвая тишина, лишь слышно было, как где-то капает вода. Идти надо было вперед – там, очевидно, и находилась каюта, где Рид увидел человека. Осторожно следом за мной спустился Джек, и я двинулся прямо по коридору – через пару минут впереди появилась белеющая в темноте дверь. Судя по всему, мы пришли.
С сильно бьющимся сердцем я дернул ручку, но она не поддалась – возможно, разбухнув за много лет, намертво приросла к косяку или же была заперта изнутри. Ланн вложил лом в щель и с треском поддел дверь, после чего мощным ударом распахнул ее настежь. Внутри темно-мутный свет, пробивавшийся через заледеневшие стекла окон, скудно освещал каюту, но и этого было вполне достаточно, чтобы хорошо рассмотреть все вокруг. Мы сгрудились на пороге, так как от увиденного зрелища кровь застыла у нас в жилах. Судя по хорошо сохранившейся вокруг дорогой мебели, это была каюта капитана, но захламленная кучей различных вещей. Все вокруг сверкало от инея. Прямо посреди каюты стоял стол, за которым сидела чья-то фигура, откинувшаяся на спинку плетеного кресла. Кто-то из нас окликнул его, но при звуках нашего голоса человек не пошевелился. Это был мертвец с позеленевшим лицом и провалившимся ртом. Перед ним на столе среди разного заиндевевшего барахла лежал раскрытый дневник. В правой руке покойник все еще сжимал ссохшееся гусиное перо. Скотт, который был смелее остальных, осторожно, точно боясь потревожить мертвеца, подошел к журналу и быстрым движением смахнул с него иней. От мороза переплет его стал совсем хрупким и начал разваливаться от первого же прикосновения. Некоторые страницы были склеены между собой – трудно было разобрать написанное, и капитан хмурился, аккуратно перелистывая их.
Я, подойдя сзади, через его плечо успел прочитать:
...«…Наши координаты примерно 75° с. ш. 160° з. д. Точнее определить не удается. 17 дней, как мы зажаты во льдах. Вчера погас огонь, и помощник капитана безуспешно пытается разжечь его… Жена хозяина судна сказала, что больше не чувствует ужасного холода. После полудня она скончалась. Остальным из нас, кажется, не суждено никакого облегчения страданий. Это кара Господня за наши грехи… Спасенья нет…»
– О господь всемогущий! – перекрестился я. – Они перенесли ужасные мучения…
– Упокой господь их грешные души! – сказал Скотт. – Бедолаги! Этот корабль стал их могилой – смотрите! Вот помощник капитана – его звали Дэрак Метью.
Недалеко от стола, раскинув длинные ноги по полу и прислонившись спиной к переборке, сидел верзила в короткой меховой куртке. Разметавшиеся вокруг головы волосы намертво примерзли к доскам, высохшие, колючие глаза вглядывались в пустоту с угрюмостью живых. Перед ним лежала крохотная горстка щепок, а в правой руке он все еще сжимал кремень. По левую сторону еще один моряк обнимал пустую пороховую бочку, прильнув к ней всем телом, как к любимой женщине: казалось, вот-вот посиневшие, костлявые кисти его рук зашевелятся и он начнет вставать, царапая каблуками замерзшие доски. За перегородкой обнаружили еще одно тело – от мороза оно превратилось в обтянутый пепельно-серой кожей скелет, примерзший к койке, на которой лежал. И судя по волосам и одежде, тело это некогда принадлежало совсем молодой женщине.
– Должно быть, его жена, тут написано, что она перестала чувствовать холод, – сказал Скотт. – А это первый признак приближения конца. А это, стало быть, их сын…
Возле самого входа в каюту, прямо у трапа лежало скорчившееся тело юнги, судорожно закутавшегося в заиндевелый плащ.
У одной из переборок на спине лежал еще один погибший: рот его, искривленный словно в приступе хохота, был забит снегом, скрюченные, вытянутые перед собой окостеневшие пальцы рук будто пытались выцарапать кому-то глаза…