Октавиус - Страница 80

Эта постройка совершенно терялась на фоне окружавших ее заведений, сверкающих золотыми витыми колоннами, ажурными дверями, ступенями с мраморными львами или золочеными драконами, и фактически сливалась с простыми домами. Судя по всему, в нее ходили одни бедняки, о чем красноречиво говорил весь ее внешний вид. Извозчик молча указал на нее рукой. Это могло бы сойти за хорошую шутку, однако я знал, что в подобных местах и впрямь можно было отыскать нечто и в самом деле экстравагантное. Знал я это уже по опыту, поэтому решительно направился туда – при мне были шпага, два пистолета и сопровождение из двух вооруженных мушкетами матросов с «Октавиуса», так что ко всяким сюрпризам я также был подготовлен неплохо.

Войдя в лавку, я остановился, с удивлением оглядываясь вокруг. Это было небольшое, чистое, довольно светлое, но бедно обставленное помещение. Вдоль стен тянулись грубые деревянные стеллажи, перед нами стоял бамбуковый прилавок – вот и все, что было тут из мебели. Везде – на стеллажах, на прилавке и даже на полу – находилось бессчетное число удивительных вещей. Здесь высоченными стопками расположились толстые книги в потемневших кожаных переплетах, необычайно большие и тяжелые. В невероятной тесноте вокруг стояли пожелтевшие от времени фарфоровые вазы – от крохотных, чуть больше наперстка, до огромных, в рост человека. С каждой полки, из каждого угла смотрели многочисленные каменные и деревянные изваяния драконов, собачек Фу, цилиней, Пи Яо, надутых жаб и других невиданных зверей и героев китайской мифологии. Поражали своими формами и размерами разнообразные медные и железные светильники и канделябры.

Всем вещам, выставленным здесь, было много лет, некоторым, судя по всему, гораздо больше ста – и все они были расставлены с какой-то необычайной заботой и даже лаской: нигде не было не только пылинки, но даже самый запах обычной затхлости, свойственный местам скопления таких предметов, здесь отсутствовал напрочь.

На прилавке было освобождено от вещей пространство, на котором стояла большая бронзовая статуя Будды и лежали деревянные счеты. Там же находилась большая пожелтевшая тетрадь – по всей вероятности, учетная книга. Из-за простенькой полотняной ширмы, скрывающей вход в соседнее помещение, появился хозяин этой лавки, вышедший на жалобный звон колокольчика, привязанного к входной двери. Это был старый, сгорбленный китаец с морщинистым лицом и костлявыми трясущимися руками. Облаченный в старый, во многих местах заплатанный байковый халат, он шел с трудом, шаркая ногами в остроносых войлочных туфлях. Ему было уже далеко за девяносто, он тяжело, со свистом дышал и, казалось, готов был вот-вот рассыпаться при следующем шаге. Подойдя к прилавку, он остановился и посмотрел на нас красными слезящимися газами из-под длинных, спутанных седых волос.

– Что вам угодно, сэр? – обратился он ко мне по-английски хриплым сипящим голосом, однако практически без акцента.

– Извозчику было приказано отвезти меня в хороший ювелирный магазин, – ответил я. – И он привез меня сюда…

– Лю Шухуин знал, куда нужно везти настоящего ценителя достойных вещей, – сказал старик. – И он не ошибся, привезя вас именно в это место. Здесь вы сможете найти нужную вам вещь.

– Я хочу сделать подарок своей жене, – ответил я.

– И это должно быть нечто особенное, такое, чего нет более ни у одной женщины на свете. Пусть оно не будет из чистых бриллиантов, но это должно быть нечто необычайно прекрасное.

– Вы моряк, сэр, – сказал китаец. – И, как никто другой, должны знать, что у каждого корабля, равно как и у каждого живого существа, есть своя душа и свой характер…

– Совершенно верное высказывание, – заметил я.

– Однако лавка старьевщика вряд ли сгодится мне для такого подарка.

– Я смею заверить вас, что любой из окружающих нас предметов – неважно, картина ли это, статуя или самый обыденный предмет повседневного обихода, – имеет свою живую душу, сэр.

Надо только уметь в неживом узреть живое, и тогда каждая вещь сможет поведать вам много невероятного о душах создававших их мастеров, равно как и о душах их бывших владельцев. Зачастую люди несут ко мне разные вещи, которые презрительно называют хламом и за которые рассчитывают получить какую-либо мзду. Я же даю здесь каждой из них новую жизнь и вкладываю в них новую душу, так что я вполне осмелюсь назвать себя в некотором роде творцом. Ибо каждый человек, в отличие от братьев своих меньших, есть крошечная миниатюра Великого Творца. Жаль только, что многие из них идут по пути разрушения, сэр.

«Старик совсем спятил среди своего хлама», – отметил я про себя и уже приготовился развернуться, дабы покинуть лавку, однако старик мгновенно остановил меня.

– Напрасно вы так, напрасно, – произнес он без тени обиды, словно прочитав мои мысли. – Да, сэр – ваши глаза сами говорят мне все и без слов. Вы правильно сказали – вещь ценна не только обилием драгоценных камней или весом благородного металла. Гораздо большую ценность представляет ее душа.

С этими словами он поманил меня за перегородку. Заинтересованный, я знаком приказал своим спутникам ждать меня и прошел следом за стариком. Очевидно, там была его мастерская, где он ремонтировал покупаемые по дешевке всякие битые и ломаные вещи, чтобы, отреставрировав их, выгодно продать. Там стоял большой грубый деревянный стол, на котором лежали различные инструменты, вокруг валялась каменная крошка, какие-то осколки, обрезки, виднелись следы краски. Там же стояла массивная хрустальная ваза, доверху наполненная крупными, но жухлыми и сморщенными яблоками. Старик открыл нижний ящик стола и, вытащив какую-то небольшую вещицу, завернутую в тряпку, протянул ее мне. Я развернул ткань – и от изумления потерял дар речи. Это было небольшая золотая диадема, казалось, сотканная из узорчатой сети тонких золотых нитей не толще волоса.