Октавиус - Страница 105

• Предыдущая
• 105 / 125
• Следующая

– Мороз сделает за нас эту работу. В Обсоне я не сомневался. Но он был осторожен, и вот, наконец, попался с поличным… – сказал Метью и вновь зарылся лицом в глубину одежд.

Обсон долго продолжал ломиться в дверь. Сначала он проклинал нас, сопровождая это ужасной бранью и угрозами, потом умолял выпустить его, плакал и выл. К утру он затих, и на корабле вновь воцарилась зловещая тишина. Никто так и не пришел к нему на помощь…

«4 октября 1762 года. Восьмой день, как мы зажаты во льдах. Огня в кубрике больше нет, и всех оставшихся в живых перевели в каюту капитана. На корабле остались десять человек. Ялик до сих пор починить не удалось, вчера в ловушку попалось две чайки. Провизии больше не осталось…»

Утром следующего дня в двухстах метрах от корабля мы нашли полузасыпанное снегом тело человека. Быстро спустившись вниз, мы с Метью подошли к нему – и тогда узнали в мертвеце одного из покинувших нас дезертиров. Это был двадцатичетырехлетний матрос Стенли Менсон – без шапки и рукавиц, он лежал ничком, уткнувшись лицом в сугроб. По всей видимости, он пытался вернуться к кораблю и последние мили полз уже на четвереньках – так он обессилел, но подняться на борт сил у него уже не хватило. Метью перевернул его и обнаружил, что Менсон еще дышит. В карманах его куртки мы нашли моток веревки, нож и крохотный кусок вареной медвежатины. Мы подняли его и оттащили на корабль, положив в кубрик, там, где в койках так и остались лежать семеро тех, кто уже никогда не позовет на помощь. Руки и ноги у Менсона были отморожены и стали совершенно белого цвета, а смерзшиеся волосы покрывал толстый слой льда. Он был уже не жилец, но через пару часов все же пришел в себя. Метью сразу присел возле него.

– Привет, Стен, – сказал он недобро ухмыляясь. – Какими судьбами?

– Здравствуйте, сэр… – еле прошептал Менсон, посмотрев на меня мутным взглядом.

– Почему вы ушли, бросив нас? – спросил я.

– Простите меня, сэр… – пробормотал он. – Это Гоббс… Он ненавидел вас… За Каммингса… Простите, сэр… Простите…

– Зачем вы убили Ингера? – снова спросил я.

– Мы хотели взять с собой его… Доктор… Нам нужен был доктор… Но он отказался идти… Он хотел закричать… Гоббс ударил его сзади крюком…

– Почему ты вернулся и где остальные? – спросил Метью.

– Шлюпка… Застряла в торосах… И мы бросили ее вместе со Стьюдентом и Фиккерсом… Они не могли больше идти… Ночью замерз Поттс… Потом они решили съесть меня… Но мне удалось скрыться от них… Свободной воды нет… Это конец им… Всем…

Менсон замолчал. Мы оставили его в холодном кубрике – в каюте мясо начало бы отрываться с пораженных конечностей кусками. Никто из предателей не смог воспользоваться плодами своего гнусного плана, и возмездие настигло их всех. Ни один из нас, в том числе и я, больше не подходил к Менсону. Весь день он жутко, протяжно стонал – обмороженные конечности вызывали у него страшные боли, и звуки его мучений разносились по всему кораблю. К вечеру он наконец-то скончался, и тело его так и осталось лежать в кубрике с остальными погибшими. Туда же мы перенесли умерших из каюты капитана. Войти в лазарет, где лежало тело Обсона, никто из нас не смог себя заставить…

«6 октября 1762 года. Сегодня умер брат хозяина судна. Капитан Ситтон потерял рассудок и целыми днями сидит, уставившись в переборку, не реагируя ни на что. Нас осталось девять человек, и все мы жестоко страдаем от холода. Столбик термометра опустился до -40 °F»

Дедушка Мо

«…Наши координаты – примерно 75° с. ш. 160° з. д. Точнее определить не удается…»

– Не разгорается, проклятье! – выругался Метью и вновь с яростью принялся чиркать огнивом. Он сидел прямо на заиндевевшем полу каюты – перед ним лежала кучка стружек, второпях срезанных с более или менее сухих досок, и маленькая горстка пакли. Берроу уже несколько часов без устали скоблил пороховую бочку, пытаясь выскрести с ее дна остатки пороха – он уже в кровь изрезал руки ножом, но не обращал на это никакого внимания, с упорством маньяка совершая свое дело. Последний порох с полки пистолета мы сожгли вчера, дабы поддержать еле теплящиеся языки огня.

– Сейчас, сейчас, – повторял он без конца. – Метью! Вот еще. Есть горстка, есть!

С этими словами он протянул бешено скалящемуся Метью горстку почерневших мелких стружек и сыпанул ему прямо под огниво. Метью вновь чиркнул огнивом, но результата опять не последовало. Ситтон, сгорбившись, по-прежнему сидел на полу, уставившись в переборку, уже совершенно безучастный ко всему. Вчерашний день снова унес одного матроса – остальных, еще подававших признаки жизни, мы перенесли к нам в каюту, уложив возле перегородки Элизабет. После чего плотно задраили все щели в окнах и двери каюты, так как ужасный, ни с чем не сравнимый холод вымораживал все судно насквозь, и не было никакого спасения от леденящего дыхания ночи. Этой ночью погас огонь – как это произошло, я не знал, так как лежал в это время, сраженный жуткой усталостью, мучившей в последнее время меня постоянно – даже после обхода судна мне приходилось долго лежать. Меня пробудил отчаянный крик Берроу, и потом все сорвалось. Несколько часов мы пытались развести огонь любыми известными нам способами, но все оставалось тщетным. В итоге мы, сменяясь по очереди, пытались разжечь его с помощью огнива, судорожно ища все, что могло бы легко вспыхнуть…

«…Жена хозяина судна сказала, что больше не чувствует ужасного холода. После полудня она скончалась. Остальным из нас, кажется, не суждено никакого облегчения страданий…»